Фото: Pixabay by klimkin
Когда я ходил в детский сад и начальную школу, моя мама работала воспитателем в детдоме. Ну, не совсем в полноценном детдоме, а в приюте, куда, согласно правилам, брали несовершеннолетних на время решения их дальнейшей судьбы.
После того как дети проживали какое-то время в приюте, их возвращали в родную неблагополучную семью, находили усыновителей или направляли в другой детдом. Однако часто дети оставались в приюте на долгие годы и жили одной большой семьёй, поэтому сейчас я воспринимаю тот приют как настоящий дом.
С ранних лет я проводил значительную часть свободного времени в этом детдоме. После садика, после школы, перед музыкалкой я приходил к маме на работу и общался с её воспитанниками.
Летом детдом переезжал в лагерь для сирот. В это время я, абсолютно домашний мальчик, маменькин сынок, жил, ел, спал, играл и проводил всё своё свободное время с детдомовцами. И это был самый необычный период моего детства.
Я не помню, как впервые оказался в детдоме. Самые ранние мои воспоминания относятся где-то к пятилетнему возрасту: я играю с воспитанниками на приставке в "Марио" и мы готовимся к очередной поездке. Видимо, в очередной раз в лагерь под Гатчину. За нами приезжает огромный автобус, и я вместе с другими детьми отправляюсь в путь.
Гатчину я помню отрывками, я ещё проводил много времени с мамой, хотя иногда уже шлялся около гатчинской железнодорожной станции вместе со своими сверстниками, стоял на шухере, пока они курили сигарету. Это был то ли 1998 год, то ли 1999 год – сейчас уже точно не помню.
Фото: Kinderdorf Pestalozzi
В 2000 году нас отправили в Швейцарию. С западными странами были отличные отношения, и наш провинциальный детский дом получил невероятный для сегодняшнего дня грант на поездку в альпийскую деревню на лето. То лето в Швейцарии стало поворотным моментом в моей жизни по двум причинам.
Во-первых, я, мальчик из депрессивного района Ленинградской области, узнал, что люди могут жить совсем по-другому. После полуразвалившихся автобусов, разгуливавших по нашему городку алкоголиков и шпаны, а также постоянного отключения отопления зимой я оказался в одной из самых обеспеченных стран на планете. Представляю, в каком шоке были наши соседи – дети, приехавшие на лето из африканских детдомов…
Во-вторых, я провёл это лето с огромной детдомовской семьёй и занял определённое место в детдомовской иерархии. Теперь я был уже достаточно большим, чтобы осознавать, кто я, где я и как нужно себя вести.
Детдомовская иерархия
Детдомовские нравы – это гораздо жёстче дедовщины в летнем лагере. Есть деды, мимо которых не проходит ни одно важное событие в детдоме. Есть дети, над которыми могли издеваться и с чьим мнением не всегда считались.
Иерархия была в первую очередь возрастной. Те, кто был старше и сильнее, диктовали свои правила. Те, кто был помладше, мирились со своим незавидным положением. Внутри этой иерархии была сложная и запутанная система личных отношений. Кто-то с кем-то дружил и "крышевал", кто-то, наоборот, недолюбливал. Сейчас я уже не помню всех тонкостей этой схемы, но тогда я точно в ней детально разбирался, я знал, кто чей друг, кто старше, кто младше.
По логике, я должен был быть в самых низах, надо мной должны были издеваться старшие, всячески дразнить и обижать. Но нет, этого не происходило. Я был особенным ребёнком, я был сыном воспитателя, а значит, неприкасаемым.
Старшие ребята часто подшучивали над моим сверстником и лучшим другом. Вчера они дали ему щелбан, а сегодня неожиданно сняли с него штаны и трусы перед маленькими девочками. О да, это был самый незабываемый урок полового воспитания для шестилетних девиц. Они долго обсуждали, что мужское достоинство так похоже на те старинные пушки, которые они видели несколько дней назад на экскурсии.
Со мной так поступить было нельзя. Я был физически и морально неприкасаем. Ни при каких условиях. Что бы я ни делал, кого бы я ни обидел, чьи бы интересы ни задел, за меня заступались самые старшие и самые непослушные дети. Я долго не понимал, почему, и только спустя 7 лет случайно узнал правду о своём "блатном" положении, но об этом чуть позже.
Жизнь в детдоме
На первый взгляд, жизнь в детском доме мало отличалась от летнего лагеря. Подъём, завтрак, развивающие занятия, обед, свободное время, ужин и сон. Но это только на первый взгляд.
Фото: Kinderdorf Pestalozzi
В детском доме мы постоянно говорили о сексе. Понятно, что алкоголя и сигарет в чужой стране не достать, и единственной запретной темой, которая хоть как-то разбавляла скучные вечера, – были секс и эротика.
Нет, самого секса, конечно, ни у кого не было, за этим строго следили, но разврата было предостаточно. Но этот "разврат" был, само собой, детским, в нём не было насилия или домогательств. Если ты не хотел, к тебе не приставали. И это было очень важно.
Мальчики изобретали невероятные способы подглядывания за девочками. Иногда девочки были сами не прочь показаться во всей красе перед мальчиками. Тогда же я впервые увидел голое девичье тело. И тогда же я впервые был объектом каких-то полувзрослых ласк у девочек постарше. Напоминаю, мне было 7 лет.
Не буду рассказывать все подробности этого полового воспитания, отмечу только, что подобной сексуальной открытости я больше нигде не встречал. В детских лагерях и экспедициях, куда я ездил с 8 лет, эта тема сначала не поднималась вообще. И где-то с 12-13 лет в лагерях мы стали обсуждать девочек, но разговоры были совершенно другими. Нас интересовало, какие они красивые, умные или, наоборот, неопрятные. Тема половой близости была запретной.
Даже в старших классах и на первом курсе, в самое безбашенное время, мы не говорили столько о сексе. Сначала мы обсуждали красоту девушек, их ум, успеваемость, и только потом шла речь о красоте их тела.
Сказалось ли каким-то образом на мне столь раннее половое воспитание? Не думаю. Я был слишком маленьким, и меня эта тема вообще не интересовала. Помню случай: мы сидели на вершине холма, старшие мальчики наблюдали в бинокль, как голышом загорают девочки, мы с ребятами смотрели в бинокли в другую сторону – как на Альпах пасутся коровы.
Детдомовские секреты
Другой особенностью детского дома были отношения между детьми. Они были настоящими, живыми. Дети на самом деле любили друг друга и никогда не позволяли себе перегибов даже в отношении самых младших.
Фото: Pixabay by
Щелбаны и снятие трусов – это максимум, что могли сделать в детском доме. Никаких побоев, никакой реальной агрессии против своих же совоспитанников не было. Все чувствовали себя одной семьёй. Зато в средней школе, в отличие от детдома, я познакомился с настоящим буллингом – с опусканием голов в школьный унитаз, побоями и приставанием к девочкам, шлёпаньем их за всевозможные интимные места. В детском доме такое бы сразу пресекли.
Все разборки решались между собой. Старшие ребята определяли, кто прав, а кто виноват. Были и своего рода наказания для тех, кто поступил неправильно. Главное, о детдомовском суде и наказаниях нельзя было говорить воспитателям.
Однажды я нарушил это правило и рассказал маме. Сглупил. Были первые дни в детдоме, и я ещё не запомнил всех правил. По идее, меня ждало суровое наказание, но так как я был неприкасаемый, со мной провели очень долгую беседу.
Теперь о неприкасаемости. Оказывается, меня не трогали скорее даже не из-за того, что я был ребёнком воспитателя. Я был ребёнком любимого воспитателя, мою маму ценили за то, что она искренне относилась к детям и всегда старалась помочь, в том числе старалась не дать ребятам попасть в настоящий детский дом.
Я выяснил это спустя 7 лет, в экспедиции в Вепсском национальном заповеднике. Мои друзья и соседи по палатке каким-то образом отыскали парня, голубоглазого 17-летнего вепса, который согласился тайно принести в детский лагерь бутылку водки. Когда он пришёл, мои ребята забрали бутылку, отдали деньги и пошутили что-то про меня. Через секунду вепс сказал, что если они ещё раз что-то скажут про меня дурное, он их побьёт. Мы были, мягко говоря, шокированы.
Оказалось, что этот парень был со мной в детском доме. Он до сих пор любил и ценил детдомовских воспитателей, в том числе мою маму, и принимал меня за младшего брата. А я его даже в лицо не помнил. Выяснилось, что для детдомовца сын любимой воспитательницы – это как любимый младший брат, о котором нужно заботиться и которого нужно охранять.
Тот факт, что я жил в благополучной семье с родителями, не вызывал никакой злой зависти или ненависти. Наоборот, детдомовцы хотели сохранить во мне обычного семейного ребёнка, так как знали, что если я стану одним из них, то испорчусь. Они постоянно говорили о том, как мне повезло, и что я должен ценить и любить свою семью за то, что она есть. Хотя, конечно, они все хотели быть на моём месте – с любящими мамой и папой и родным домом.
Такими вот были они: развращёнными и суровыми, но честными и добрыми детьми.
