На сей раз это, к счастью, случилось не у нас. В Израиле. Представляю, что там творится сейчас – в стране небольшой, "домашней" и, главное, донельзя чадолюбивой. В стране, где нет большей гордости, чем дети; нет большего счастья, чем растить детей.
Именно там, в Иерусалиме, недавняя репатриантка из Москвы Карина Бриль заколола своих детей – семилетнего Игоря и пятилетнюю Миррочку. Потом пыталась перерезать себе горло. Ее откачали, детей – нет. На вопросы она отвечала так: "Я убила, потому что была им плохой матерью".
О Карине много пишут сейчас: о недавнем разводе в Москве, о трудностях социальной акклиматизации в Израиле, о безденежье, неустроенности, об ожидании визита социального работника – Карина очень боялась, что у нее отберут детей. Так боялась, что предпочла убить… Ну ладно, себя – это можно понять, такое желание хоть раз в жизни посещает каждого. Но почему детей? Есть такой термин в психиатрии – "расширенные самоубийства". Это когда на тот свет прихватываешь с собою близких…
В последние годы в Беларуси было несколько таких историй. Они отличались от этой тем, что матери убивали детей, находясь в гораздо более спокойных исходных условиях. Им не нужно было начинать жизнь заново. У них были мужья. Было жилье. Уровень жизни – не ниже, а то и выше среднего. Налаженный быт. И дети их были любимыми и желанными.
За несколько месяцев до попытки расширенного самоубийства одна из них написала в своем блоге: "Настолько мне материнство в кайф зашло... поняла, что если случайно когда забеременею, буду радоваться, как полоумная". Там же она описала процесс домашних родов: трудно вообразить, что речь вообще идет о родах – такими уж радужными красками все размалевано. А спустя несколько месяцев выбросила сынишек-двойняшек из окна. Собиралась выкинуться с младшим, но старший сын отобрал… Да, кстати, по профессии она была врач. И щедро раздавала советы по воспитанию детей в Интернете.
Другая, молодая журналистка, выбросилась из окна вместе с двумя маленькими детьми. Третья утопила детей в ванне и исчезла. Уже тогда, прочитав, я подумала: ушла, чтобы умереть. Так и оказалось. Вряд ли кто-то из них даже в самых тайных мыслях называл это "убийством", и тем более "детоубийством" – для них речь шла именно о самоубийстве. В памяти общества они навсегда остались детоубийцами.
Детей убивали всегда. Во всем древнем мире, даже в просвещенных Афинах времен Перикла, отцы и матери убивали новорожденных – чаще девочек. И потом, много позже. Уже не в Афинах – у нас. Крошечные трупики в мусоропроводе, на свалках, в общественных туалетах… Об этом шептались в 80-х, заговорили вслух в 90-х. Страшно, чудовищно, невыносимо, но объяснимо: "мать-одиночка" – это было клеймо.
А еще нищета и беспросветность, и никто не поможет – ни государство, ни истаявший в нетях отец ребенка, ни "опозоренные" родители, часто деревенские, с патриархальными правилами. Кто убивал? Школьницы, учащиеся ПТУ, многодетные пьянчужки… Люди, находившиеся на черте или за чертой бедности и социальной отверженности. Я не о них. Я о благополучных женщинах, которые выбрасывают детей из окон своих опрятных квартир. И бросаются вслед за ними.
Как понять, Господи?!
Послеродовая депрессия, гормональные сбои, память родильной боли, засевшая в теле? Так пишут врачи. Да, это один из ответов. Медицинский, потому писать об этом не буду, я не специалист. Депрессия была и у многих из нас, рожавших в те годы, когда вокруг рушилась огромная монструозная страна…
Унизительность роддомов, окрики санитарок, ритуальное медицинское презрение к роженицам ("все терпят – и ты потерпишь"), и никакого тебе "партнерства": муж – призрак, очерк на белом снежном пространстве под окном. Далеко-далеко. И с первого дня после роддома – жизнь белки в колесе: очереди, талоны, купоны, дефицит – и повсюду с коляской. Кипятим-стираем-утюжим…
Запомнилась мелочь. Почему-то именно она вызвала прилив страшной безнадежности. Муж, закрывая банку с подсолнечным маслом на скользком прилавке, ненароком опрокинул ее: и вот дефицитное масло заливает непонимающее личико дочки, ее шубку, шапочку… Шубка не отстиралась, так и пахла постным маслом. И месячная норма масла пропала. Зарплата мужа – 140 рублей. Декретные – 35. Исчезнувшее в одночасье молоко. Задабривание продавщиц ближайшего магазина, чтобы оставили под прилавком пачку творога, кило яблок. Съемная квартира. Постоянное желание спать…
Добавлю: большинство детей того времени было незапланированным, просто "так получилось". С контрацепцией была катастрофа. С нашими тогдашними знаниями о контрацепции – еще большая катастрофа. А вот эти детки, погибшие от рук их матерей, – все желанные, все. И быт – тот и этот – несравним. Нет, я вовсе не о том, что нам было хуже, а они, дескать, с жиру бесятся. Депрессия – всегда депрессия: мука, болезнь, страдание. Многие мои подруги признавались: не раз и не два хотелось подойти к окну и сигануть. Одна деталь – без ребенка. Самой.
Почему же случился такой сбой, сдвиг в человеческой, в женской программе?
Советские люди, которых принято сейчас называть инфантильными потребителями, в каких-то вещах взрослели намного раньше сегодняшних. Юная женщина знала: материнство меняет жизнь кардинально и надолго. Никто не предполагал, что годы декрета должны попутно стать годами неземной красоты, волшебного счастья и профессионального роста. Все понимали, на что идут: не только на радость, но и на жертву. Они были готовы к ней. Хорошо это или плохо – другой вопрос, на который у меня нет ответа. Сейчас, отсюда, то трудное время многими видится гораздо более простым, чем нынешнее. Его подсластили тысячами мифов.
Говорят об огромной помощи бабушек и дедушек своим "деткам с детками" – вот уж никак не правило, особенно если жили они отдельно. А если жили вместе – в большинстве случаев и тем и другим можно было посочувствовать. Говорят еще, что мужья помогали больше, чем сейчас: дескать, сейчас мужья все в бизнесе. А тогда? Тогда они были на работе и в подработках… Мифы, мифы… В конце 80-х – начале 90-х никто не был иждивенцем у государства: оно в одночасье сбросило с себя людей, как балласт. Так что не во внешнем дело – внутри.
А внутри было несколько установок, с того времени сильно изменившихся.
Первая: материнство – не глянец. Идя на него, знай: роды – это и вправду больно. Посмотрите на нынешние фото только что родивших мамочек – с улыбкой и при макияже; послушайте "мачо российского разлива" Джигурду, поющего в родильной палате; почитайте описание родов, которое дала в своем блоге Елена – та самая, которая спустя несколько месяцев выбросит сыновей-близнецов из окна. "Я смотрела на зажигающиеся звезды, слушала стрекот цикадок, шелест листьев, лай собак, вдыхала аромат яблонь и вспоминала самые счастливые моменты своей жизни и настраивалась на малыша. Ощущение для меня было просто потрясающим… Так появился на свет мой четвертый сын. В семье, в любви, в доме..."
"Если у меня не так – значит, я плохая мать", – думает, читая это, юная женщина… Она не догадывается, что и у Елены все было вовсе не так лучезарно. Но сейчас время картинки. Ныне важно, чтобы всегда все было "ок" и "чи-и-из".
Тогдашние женщины знали, что после родов женщина не должна быть красивой, как модель. Знали, что она прибавит в весе, что у нее будут синяки под глазами, что у нее не будет времени лишний раз голову вымыть, а уж сделать прическу или маникюр… Понималось по умолчанию: первый год ты рядом с колыбелью и от тебя никто не требует, чтобы ты походила на голливудскую старлетку. Кстати, они были красивы, эти женщины – с их лишним весом и синими подглазьями. Сейчас такая красота не в чести. Перевернем лист глянцевого журнала: одинаковые, как однояйцевые близнецы, красотки с безукоризненными фигурками, будто только что спрыгнули с конвейера. И такие же конвейерные детки. У них не бывает поноса. Они не срыгивают и не орут по ночам. У них дорогие комбинезончики, колясочки и памперсы… А если у меня не так? Значит, я плохая мать. Моему поколению "повезло": мы знали, что если ребенок заснул – надо прикорнуть рядышком, а не взгромождаться на тренажер. Которого у нас, впрочем, и не было.
Еще один тезис – для тех, кто рассчитан на профессиональное совершенствование, на интеллектуальный рост, на карьеру. На то, чтобы не оказаться за бортом жизни на несколько лет. Их можно понять, и, как мне кажется, "декрет пополам" между мужем и женой – и вправду выход из тупика. Но сейчас не о тех, кто родился в стране, где это норма. У нас это пока что идеал. Тем не менее расширенные самоубийства бывают всюду, и на Западе тоже. Потому, думаю, это решает лишь часть проблем, и скорее внешних, чем внутренних. Человеку трудно одномоментно переключиться, щелкнув незримым тумблером: "Так, сейчас я – только бизнесвумен… щелк-щелк… А сейчас – только мама". Все равно ты рвешься на части между домом и работой, между ребенком и диссертацией, между собой и... собой. И опять, опять возникает эта ненависть к себе: "Я плохая мать". И фоном: "Я неудачница. Я бездарь. Я никто".
С этим борются, но опять же внешне. Приходилось видеть мам-перфекционисток, которые едут через всю Европу с малышом на научную конференцию. Целый день они на заседании, а малыш висит у них в "кенгурушке". Время от времени конференц-зал оглашается плачем, докладчик испуганно замолкает, и тогда мама там же, в зале, вынимает грудь и дает ее детенышу. Не знаю, удобно ли это маме, но ребенку точно нет. И людям, приехавшим из разных стран света, чтобы обменяться мыслями и опытом, – тоже нет. Скажу больше: доклады этих мам не впечатляли: у них просто-напросто не было времени толково подготовиться. Так, нечто сляпали на коленке.
Помню, как после конференции одна из таких мам перепеленывала ребенка прямо на столе, накрытом к общему ужину. Присутствующие отводили глаза от грязного подгузника, а я с тоской думала о том, что сейчас страшная эпидемия гриппа и половина участников конференции поминутно чихает или кашляет. Как бы дитя не подхватило. Маме это в голову не пришло. По ее представлениям, это должно было выглядеть естественно. Выглядело фальшиво – позой, демонстрацией материнства… Как позже ужаснувшая меня фраза матери-самоубийцы: мол, мне материнство в кайф зашло. Материнство – не кайф. Материнство – нечто другое.
Словом, нам, тогдашним – беспредельно уставшим, затурканным, замученным – было легче: мы были не одни. Во-первых, у всех было примерно одно и то же: мы могли чувствовать себя виноватыми за то, что у такой же "детной" подруги дома чище, чем у нас, но не за то, что у нее богаче, чем у нас. Мы видели на улицах таких же замученных женщин с такими же бэушными колясками, а в них – детей в одежках, перешедших к ним по наследству. Не было и тени негласного состязания: кто успешный, а кто лузер. И матерей-лузеров не было. И лузеров-детей. Все мы были не винерами, а общая беда объединяет.
Во-вторых, общество не было настолько атомизированным. Соседка могла присмотреть за малышом, пока ты выскочишь в магазин. На улице тебе помогали пронести над бордюром коляску. И наконец, были подруги, которым можно было пожаловаться всласть. А потом – они тебе. И обеим становилось легче. Ныне жаловаться стыдно. Все должно быть тип-топ и окей. "Чи-и-из", понимаете, "Чи-и-из"… Глянцевая красотка, шествующая на каблучках с супермодной коляской и ребенком в фирменных тряпках, – вызовет ли она сочувствие окружающих? А за что ей сочувствовать? У нее все в шоколаде, каждой бы так. А внутри нее угрожающе щелкает тумблер.
Современная культура гласит: мамы должны быть сильными, красивыми, оптимистичными и самостоятельными. Всегда и во всем. Перфекционизм. Я справлюсь, справлюсь, спра… Тумблер щелкает в последний раз – и механизм ломается.
Некоторые психологи говорят: убивая детей вместе с собою, женщины мстят им. Именно появление детей в их изломанном мозгу – та самая точка, с которой все пошло не так. Мне кажется иначе. Уходя из мира, который кажется ей беспросветным, женщина пытается спасти от него детей – маленьких, бесконечно зависимых от нее. Детей, до которых в этом мире никому нет дела. Все только и делают, что улыбаются перед фотокамерой: "Чи-и-из…"
Несколько дней назад покончила с собой еще одна молодая женщина – из тех, кто, казалось бы, справляется со всем. Ее знал весь небольшой город Пружаны. Она была энергичной, неунывающей и очень сильной – всем на зависть. Они с мужем воспитывали 11 детей – 2 своих и 9 приемных. Усыновляла-усыновляла, стараясь, как лучше, стремясь к идеалу, каким его видела. Тоже перфекционистка. Надеялась на вечную исправность своего внутреннего механизма. Но тумблер сломался. Слава богу, умерла одна. Детей не тронула. Они "всего лишь" остались без мамы.
Говорят о том, что общество должно помогать мамам. О гендерном равенстве и ответственности мужей. О доступной для каждой молодой матери психотерапевтической помощи. О группах поддержки. О волонтерском движении. И о прочих важных вещах. Но пока это "прекрасное далеко" не наступило, я думаю о тех, кто в этот самый миг говорит себе: "Я плохая мать". И никто не догадается сказать им: "Ты хорошая мать. Ты хорошая мать. Хорошая. Только не старайся быть совершенной".
Благодарю Ольгу Писарик: темой статьи я обязана полемике в ее "Фейсбуке".
Материал взят с сайта:
