О чём молодая мама мечтает, прикладывая к груди своего ребёнка? Детали могут быть разными, но, скорее всего, о том, чтобы рос здоровеньким и умненьким. Стал, когда повзрослеет, успешным в выбранной профессии. Нашёл вторую половинку и нарожал детишек, которые станут отрадой для бабушки…
Мечты, как известно, нередко разбиваются, но всегда ли желание ребёнка жить своей головой становится поводом для огорчений? Как принимать решения повзрослевших сына или дочери, если они идут остро вразрез с общепринятыми понятиями о человеческом счастье, однако являются для него единственно возможным жизненным путём? Можно ли избежать пресловутого конфликта отцов и детей и стать для своего ребёнка другом и единомышленником на всю жизнь?
Вопросы непростые, и ответить на них способны лишь люди, прочувствовавшие всё это на себе. Такие, как известный российский иконописец Нина Алексеевна Туманова, сын которой избрал для себя путь священнослужителя, стал монахом. И, конечно, сам её сын, получивший при пострижении имя Силуан…
Все дороги ведут в храм
– Сегодня, Нина Алексеевна, игумен Силуан – настоятель двух приходов – апостолов Петра и Павла и святителя Луки, член Союза журналистов, композитор духовной музыки, автор-составитель нескольких книг и учебников. Но ведь Ваша история началась в советские, насквозь атеистические времена. Как Вы вообще пришли к вере?
Нина Алексеевна: – Началось всё с того, что в 1983 году мы сдружились с семьёй одноклассника сына. Это были очень религиозные люди. Когда мы приходили к ним в гости, они нам рассказывали о вере, и, что важно, у них была возможность доставать религиозные книги. Будущий батюшка стал читать Псалтырь, Евангелие, Библию…
Отец Силуан: – В те годы, чтобы достать церковную литературу, изданную в основном за рубежом, нужно было иметь выходы на конкретных людей, которые зачастую продавали их втридорога...
– То есть воцерковление началось с чтения?
О. С.: – Скорее, с того, что мама тогда очень хотела научиться писать иконы. Она окончила Федоскинское училище, расписывала в то время шкатулочки, но мечтала об иконописи. И однажды, когда об этом зашёл разговор, наши верующие друзья ей сказали: «Как же, Нина Алексеевна, Вы сможете писать иконы, если не ходите в храм и вообще неверующий человек? Неправильно получается»…
Н. А.: – А я ему: «Почему это я неверующая? Я готова в храм ходить!».
Источник фото: osiluan.ru
– Вера пришла к вам от дедушек-бабушек? Не бывает же, что все в семье атеисты, и вдруг кто-то становится религиозным человеком!
О. С.: – Ещё как бывает!
Н. А.: – Батюшкина бабушка в то время была практически неверующей, а вот прабабушка всё время читала Евангелие и Псалтырь. Она очень любила внука, учила креститься, вслух читала Псалтырь… Может быть, с этого всё и началось. Хотя, конечно, по-настоящему к вере мы пришли позже.
О. С.: – Мама стала ходить в храм в самом начале 1984 года. Тайком от меня. И потому для меня стало абсолютной неожиданностью, когда учительницы в школе стали мне говорить: «Берегись, Туманов! Твою маму затянули в свои коварные сети вороны в чёрном!». А я к тому времени был, как все подростки, максималистом, не сомневался, что Бога нет, читал книги по научному атеизму, и мне казалось, что картина мира ясна и проста. Поэтому однажды вечером, когда мы сидели вдвоём на кухне, прямо заявил: «Мама, как можно ходить в церковь в ХХ веке, когда Вселенную бороздят космические корабли?!».
А она мне: «Да ты сходи вместе со мной! Если там есть что-то опасное, будешь это знать».
И я пошёл. Отстоял всю службу и понял: это моё. Понял без убеждений и бесед с батюшками. Принял всё сразу без объяснений и доказательств.
Н. А.: – Так мы начали смотреть в одну сторону. Но, честно говоря, чистой радости от того, что сын стал верующим, не появилось. Я думала о том, как это воспримут окружающие и как он будет реагировать, если с их стороны появится негатив. Одним словом, я опасалась.
– А как отнёсся к вашей религиозности отец будущего батюшки?
Н. А.: – Я задолго до того осталась одна.
О. С.: – Какое-то время мы с отцом не общались совершенно, и умер он довольно рано. Я молюсь о нём постоянно, надеюсь, что в ином мире у него всё сложится как-то по-иному, не так, как здесь…
Через тернии к вере
– Вы жили в маленьком посёлке, где все на виду, так что Вас, Нина Алексеевна, наверняка осуждали?
Н. А.: – Сказать, чтобы на работе третировали, не могу, не было такого. Но коллеги – я тогда работала художником-оформителем – относились скептически и косо поглядывали.
О. С.: – Но дочь сотрудницы мамы стала потом её крестницей. Другая сотрудница поначалу была индифферентна к религии, но потом пришла к вере. Недавно, кстати, спустя много лет нашла нас, приехала, мы замечательно пообщались…
– В начале девяностых многие начали ходить в церковь. Но можно ли верить в то, что атеисты в одночасье сделались искренне верующими?
Н. А.: – Нет, конечно!
О. С.: – С моей точки зрения, человек, как правило, не чувствует глубокой связи с той или иной идеологией. Для него важны семья, заработок, отдых. Остальное – на периферии, и потому подавляющее большинство людей довольствуются господствующей идеологией: чья власть – того и вера. При этом надо признать, что внешне глобальная идеология коммунизма была светлой: «Весь мир станет братством народов! Нас ждёт прекрасное будущее, равенство, братство!». До сих пор люди мечтают об этих идеалах. Когда же эта картина мира разрушилась, у большинства появилась растерянность, кто-то начал строить новую жизнь, кто-то стал жить мечтами, у многих она заполнялась за счёт прихода в церковь. Те же учительницы, что раньше подговаривали моих одноклассников меня травить, стали ходить в храм и повторять мне при встрече: «Мы уважаем тебя за то, что поступил в духовную семинарию».
– Травили здорово?
О. С.: – Как сказать… Караулили на лестничной площадке, стучали в дверь, звонили (звонок с тех пор у нас был отключён), требовали, чтобы я «прекратил мракобесие» и «возвращался в мир нормальных людей».
Помню, перед Пасхой мы, уже одетые, готовые ехать в храм, отсиживались за закрытой дверью, посматривая в глазок – ушли ли одноклассницы. Знали: часа два – два с половиной пошумят, устанут, захотят есть и разойдутся. Так и было. Быстренько открыли дверь – всё чисто, и на электричку, в Сергиев Посад...
Потом, когда развалился Советский Союз и мои одноклассники внезапно для себя самих увидели, что всё, чем они жили, рухнуло, у нас с ними наладились хорошие отношения. Они относятся ко мне с уважением, да и я ни на кого из них зла не держу, понимаю, что они так или иначе являлись жертвами своей идеологии.
– Всё, как говорится, хорошо, что хорошо кончается. Но тогда, в 84-м, никто не мог и помыслить, что времена изменятся. У вас не было сомнений в правильности выбранного пути?
О. С.: – У меня – нет.
Н. А.: – Не было совершенно. К тому же, как уже сказал батюшка, я очень хотела учиться иконописи, и меня уже в 84-м взяли на работу в Лавру. А когда я написала первую икону, как будто вздохнула, почувствовала: это моя жизнь, моя судьба…
Источник фото: osiluan.ru
Судьба как вопрос выбора
– Когда сын Вам впервые сказал, что хочет стать священником?
Н. А.: – Не помню... Мне кажется, получился какой-то плавный переход. А ты помнишь, батюшка?
О. С.: – Специальных разговоров о религии мы не вели никогда, в них просто не было необходимости – мы же не беседуем о том, как дышим. С самого начала я понимал, что если хочу жить в мире с собственной душой, мне надо быть в Церкви, а у мужчины в этом направлении имелся тогда единственный путь – стать священником.
Н. А.: – Когда мы пришли к вере, стали ездить, помимо Троице-Сергиевой лавры и Данилова монастыря в Москве, в Псково-Печерский монастырь, в Пюхтицкий, к старцам в Абхазию и Грузию…
О. С.: – Мы увидели будни монастырей изнутри, и я понял, что ничего в этом страшного нет. Это не просто биологическое существование, а жизнь, которая имеет идейное, религиозное измерение, и постепенно всё больше проникался идеей, что человек неженатый имеет больше сил, времени и возможностей служить Церкви.
– Но ведь Церкви не менее преданно служит и белое духовенство! Вы совсем не рассматривали для себя такой вариант?
О. С.: – Девушки, которых я встречал в своей жизни, не испытывали ни малейшего желания меня поддерживать в части веры. У меня было несколько попыток жениться, но как-то не сложилось…
Скажу честно: после принятия монашества я встречал женщин, с которыми мог бы, наверное, связать свою судьбу, но они уже были замужем, а я – монахом, и мне казалось ценнее сохранить то, что я уже имел, чем гоняться за птицей в небе. Я знаю несколько случаев, когда монахи переосмысливали свою жизнь, женились и уходили из Церкви. Не собираюсь никого осуждать, однако в своей жизни я бы такого не желал.
– Но Вам же, Нина Алексеевна, наверняка хотелось бы внуков!
Н. А.: – Наверное, я нестандартная мама, но для меня вопроса о внуках не было и нет. Я всегда занята своей работой. К тому же я приняла бы любое решение сына: женат он или монах – всё равно я бы его поддерживала.
– И Вы никогда его ни за что не ругаете, не журите? Хотя, конечно, в Вашей ситуации это проблематично: с одной стороны, он – Ваш ребёнок, но с другой – духовный отец…
Н. А.: – Не хочу говорить пафосно, но он – батюшка, и я уважаю его статус. Хотя, конечно, бывает, что не сдерживаюсь – мы же обыкновенные люди.
О. С.: – У мамы и опыта побольше, и мудрости, поэтому она иногда видит те вещи, которых я просто не замечаю, и, естественно, это говорит. Я в таких случаях могу немножко повозмущаться, но понимаю, что это, во-первых, сказано с любовью, а во-вторых, как правило, по делу.
Н. А.: – Я, наверное, не умею сохранять материнский авторитет – во мне нет властности. Я всегда старалась быть сыну другом. А насколько это у меня получалось – не знаю…
– Вы поразительная семья!
О. С.: – Мы самая обычная семья, со своими радостями и проблемами. Просто стараемся помогать друг другу.
Н. А.: – И понимать.
Разговор с Ниной Алексеевной и отцом Силуаном на этом не закончился. Его продолжение можно будет прочитать в одном из следующих выпусков «Аиста на крыше».
