Таких, как у Иры Шеремет, судеб немало. Тысячи и тысячи женщин оказались по чьей-то воле сначала в гуще войны, а потом на чужбине. Конечно, детали в каждой истории свои, однако суть неизменна – люди так жить не должны. Любой из нас имеет право на безопасность своего дома, на возможность любить, радоваться каждому новому дню, растить детей. Когда это у человека отнимают, жизнь, ещё вчера продвигавшаяся по гладкой колее, сворачивает на бездорожье, каждый ухаб которого приносит страдания, разочарование, неуверенность в будущем…
О том, как это происходило у неё, Ира Шеремет согласилась рассказать «Аисту на крыше» далеко не сразу – слишком уж тяжело вспоминать то, что случилось. Лишь спустя несколько недель она позвонила и сказала, что готова к разговору. Потому что поняла – возможно, кому-то, кто испытал то же, что и она, станет легче, если он узнает, что не одинок и совсем неподалёку живут люди, которые его понимают…
Живи спокойно, страна!
Вначале было солнце. Доброе майское солнце, лучики которого напитывали энергией каждую хвоинку стремящихся ввысь, в бесконечно голубое небо, безупречно стройных сосен. По лёгкому-лёгкому прибрежному песку тянулся к тёплому озеру ряд отпечатков крошечных пяточек полуторагодовалой доченьки Софии. Зародившаяся два месяца назад под Ириным сердцем новая жизнь наполняла всё существо безмерной, не омрачаемой тревогами и печалями радостью.
У неё было всё, что необходимо человеку: любимый край – лучшая в мире земля, где родилась, выросла и нашла свою вторую половинку; ощущение защищённости, источаемое каждой половицей родного дома; здоровье, молодость, перспективы, мечты. И ни тени сомнений, что жизнь добра и прекрасна, а значит, ничего худого случиться просто не может!..
В первое утро войны она проснулась от ворвавшегося в тишину полусонного города звука бороздивших небо вертолётов. Бесконечно повторяющееся «виу-виу-воуу!» было настолько непривычно и чуждо, что, вскочив с кровати, Ира заметалась по квартире. Набрала номер ушедшего на работу мужа. Тот, явно не взволновавшийся, совершенно будничным голосом успокоил:
– Всё нормально, не переживай. Это наши.
Что конкретно означало мужнино «наши» – было не очень понятно, но поскольку разъяснений не последовало, оставалось лишь поискать информацию в городских пабликах.
Соцсети уже успели наполниться фотографиями и какими-то странными, малореально выглядевшими постами, люди рассказывали о том, что неизвестные захватили Горотдел. Особого страха на форумах не выказывали, скорее наоборот, практически никто не сомневался – несколько дней, и всё снова станет хорошо.
У Иры такой уверенности не было. Происходящее не вписывалось в её привычный мир. Было непонятно, зачем какие-то люди, которых она не знала и не звала, пришли её от кого-то защищать? Вразумительного ответа на этот вопрос не находили даже те, кто с уверенностью повторял слово «наши», но спокойствие окружающих немного заглушило страх. Грозная военная техника и постоянно кружащие над головой вертолёты, конечно, выглядели угрожающе и не позволяли по-настоящему расслабиться, но все продолжали, как обычно, ходить на работу или на учёбу, занимались будничными делами.
Ира смирилась, начала отгонять от себя периодически подступающий к горлу страх. Старалась думать, что рано или поздно творящейся катавасии придёт конец, а значит, главное – не паниковать. В конце концов, она беременна, и любая нервотрёпка отражается на ребёнке…
Так было. До тех пор, пока по городу не начала бить тяжёлая артиллерия.
На войне как на войне
Тем утром Ира шла в женскую консультацию не как обычно – через город, а по берегу реки. Так было ближе.
В том, что по дороге не попадалось ни одного прохожего, не было ничего необычного – место тихое, безлюдное, можно сказать, уединённое. В голове крутились обычные, не связанные с последними событиями мысли. В наушниках звучала любимая музыка.
Из состояния равновесия вывел звонок мобильного. Муж даже не говорил, а кричал:
– Ты где?! Какая консультация?! Обстрел!
И тут она поняла, что из-за наушников не слышит, как над головой летают снаряды. Сознание захлестнул липкий животный страх. Что делать? Куда бежать? Где укрыться? Не в речку же прыгать!
Вокруг взрывались снаряды, от грохота закладывало уши. До консультации было ближе, чем до дома, хотя Ира понимала, что вполне может не дойти. Вошедшая в обиход горожан народная мудрость, согласно которой предназначенного тебе снаряда ты не услышишь, выглядела слабым утешением.
Поликлиника была, конечно же, закрыта, всех эвакуировали…
Каждый день приносил тяжкие новости – стреляли совсем близко, знакомых, с которыми общались ещё вчера, сегодня провожали на кладбище. Приступы паники сменялись злостью: не надо нас защищать! Уйдите, не мешайте жить! Пусть всё будет как раньше! Одновременно сердце леденело от ужаса и бессилия. От понимания, что у тебя нет ни малейшей возможности всё это остановить.
Поддавшись в конце мая на мамины уговоры, Ира с мужем собрали кое-какие вещи и уехали. Вопрос о том, чтобы отправиться вглубь Украины, даже не поднимался. Ира понимала: если война началась, это не может затронуть только один город или область. Рано или поздно она разрастётся и, так или иначе, будет влиять на жизнь государства в целом.
Всю дорогу до Ростова, где жила согласившаяся их принять давняя, ещё с детского сада, подруга, в мозгу прокручивалось одно и то же: как могло случиться, что чуждое женщине-матери слово «война» стало реальностью и теперь яростно навязывает людям свои по-настоящему дикие условия? Почему 57-летняя мама, с самого начала решившая относиться к происходящему без истерики, должна изо дня в день торопиться, чтобы успевать до обстрела на работу, а после обстрела – в магазин? И почему, в конце концов, я должна уезжать из своего дома, из страны, которую считаю лучшей в мире?..
Так было. И несмотря на уверенность в том, что возвращение не за горами, на душу наплывала тяжёлая мигрантская тоска.
Диагноз: ностальгия
В Ростове, следя за новостями, Ира с мужем всё больше убеждались, что вернуться домой в ближайшее время не получится, нужно устраиваться в России, другого выхода нет. То, с чем бежали из дому, легко уместилось в два рюкзака и пару дорожных сумок. С тем и поехали в августе в Петербург, где жили дальние родственники.
Новую жизнь начинали без работы, без денег, без самых необходимых вещей и даже без связи с домом. Вопрос, было ли беременной Ире страшно, можно считать риторическим. Но случилось то, чего она не ожидала.
Им помогали, что называется, всем миром – от серьёзных, типа Красного Креста, структур и благотворительных организаций до совсем небогатых людей, находивших в соцсетях контакты нуждавшихся в поддержке беженцев, или соседей по лестничной площадке, приносивших баночки сваренного на даче варенья.
Всех троих одели и обули; для маленького, который должен был скоро появиться на свет, привезли кроватку, ванночку, запас памперсов. Обеспечили тем, без чего невозможно обойтись – посудой, постельным бельём, кое-какой бытовой техникой.
Муж, хороший строитель-отделочник, нашёл первый заказ. Жизнь вроде бы начинала как-то обустраиваться. Но не был решён главный вопрос: семье необходимо было получить свидетельство о предоставлении им временного убежища…
В УФМС нужно было приезжать задолго до открытия. Взвинченные, совершенно выбитые из колеи и оттого почти неадекватные люди стояли на каждой ступеньке ведущей к дверям организации лестницы, боясь хотя бы ненадолго уйти, чтобы не потерять очередь. У каждого была своя беда, никто никого не жалел. Те, кто оказывался в конце, могли сгоряча порвать бумажки со списками, после чего доказать, что ты стоял «вон за той женщиной в красной кофте» оказывалось практически невозможно. Бессилие, унижение, отчаяние доводили до слёз. Порой появлялось желание купить билеты и вернуться домой, пусть даже в самый эпицентр военных действий…
Документы получили в январе.
Муж работал, сарафанное радио разносило информацию о качестве того, что он делал, ручеёк заказов превращался в настоящий поток.
Ближе к родам, чтобы помочь с малышкой Александрой, приехала свекровь.
Ирина мама оставалась в Славянске с бабушкой, которая наотрез отказалась куда-либо двигаться из родного дома.
Жизнь, казалось бы, по-настоящему налаживалась. И можно было бы сказать, что теперь у Иры всё хорошо, если бы не тоска по дому, которая не только не отпускает, но даже усиливается всякий раз, когда – и, к сожалению, совсем не редко – кто-то свысока бросает в её адрес: «Понаехали тут»…
Так было. И от этого никуда не денешься. Потому что, сколько бы ни тянулось к родному краю сердце, сегодня уже совершенно понятно: ни о каком мире там речи пока не идёт. И перемирие, увы, вряд ли протянется долго. Оно – лишь затишье перед бурей. А значит, детей нужно растить тут, в России.
P. S.
В первый же год в Петербурге Ира присоединилась к проекту помощи людям, живущим в психоневрологическом интернате. Сделала это по двум причинам.
Первая: ей самой так много и искренне помогали чужие, незнакомые люди, что скопившуюся в душе благодарность захотелось кому-то передать.
Вторая: когда бабуля, оставшаяся в Славянске, ушла из жизни, поехать, чтобы с ней попрощаться, не получилось, отчего пришло понимание, насколько мало перепадает тепла людям, нуждающимся в нём острее, чем те, кто молод, здоров и силён.
И ещё. В том, что ей больше никогда не жить в Славянске, Ира не сомневается. Но в душе теплится надежда: однажды придёт день, когда они поедут туда всей семьёй. Чтобы просто погреться на солнышке под теми самыми стремящимися в небесную синь соснами…
Фотографии из личного архива Иры Шеремет.
