Источник фото: https://www.shutterstock.com/
«Я ходила в школу до последнего дня, пока не свалилась. В школе давали горячий суп, который был «из ничего». Последний суп, который я ела (я запомнила, он стоил 3 копейки), – вода, в которой плавал кусочек соленого помидора», – так вспоминает блокадные школьные дни Татьяна Бирштейн, советский и российский физик, доктор физико-математических наук, которую прославили исследования о статистической физике полимеров. Вспоминает про 207-ю школу, куда ходила, и не просто ходила, а училась в первый, самый страшный, блокадный учебный год. В 1941-1942.
Дневник Тани Савичевой с душераздирающим «Умерли все, осталась одна Таня…» известен не меньше, чем дневник Анны Франк. Но дневник Тани – лишь фрагмент обыденного ужаса и такого же обыденного подвига, которым стала блокада, в том числе для детей.
Блокадная школа – одна из десяти
Нынешняя 207-я школа возле «Колизея» накануне войны называлась чуть иначе – общеобразовательная средняя школа № 2 Куйбышевского района. К началу войны школе исполнилось всего пять лет. Именно эта школа стала одной из десяти школ Ленинграда, которые работали в блокаду.
Другие школьные здания перепрофилировали под госпитали или под другие оборонные нужды, а в оставшихся десяти собрали детей, которых не успели эвакуировать. Причем в школе не только кормили, но и учили.
Учебный год начался на месяц позже, 1 октября. Света и отопления не было. И было очевидно, что не будет. Также очевидно было, что бомбежки и обстрелы не прекратятся.
Здание 207-й школы было как раз на той стороне Невского, где и сейчас висит знаменитая табличка «Эта сторона улицы при артобстреле наиболее опасна». Тогда табличек было намного больше. Висела одна и на здании, двор которого вел к «Колизею».
Вероятно, поэтому под классы приспособили спортивный зал на первом этаже – проще было добираться до бомбоубежища в соседнем доме. Зал перегородили шкафами и листами фанеры, так образовалось несколько импровизированных классов, где шли положенные уроки – русский, алгебра, естествознание. Когда объявляли воздушную тревогу – перемещались в соседний дом, в бомбоубежище, где урок продолжался при коптилках, их мастерили из баночек для гуталина, куда помещали фитилек и керосин. Не хватало учебников и тетрадей, но все остальное было всерьез – классный журнал, отметки, ответы у доски, контрольные.
И опять вспоминает Татьяна Бирштейн: «У меня сохранился мой табель (ведомость) 1941/42 учебного года. Я вообще прирожденная отличница. Первая четверть: здесь у меня по естествознанию стоит «посредственно» – тройка. Я помню, что была письменная работа, нужно было писать, а было очень холодно, мерзли руки. И я получила непривычную для себя тройку».
Весной 1942 года в школе прошли выпускные экзамены. Сохранилась фотография выпускников – всего двенадцать человек и шестеро учителей. Четверо из двенадцати получили аттестаты с золотой каемкой – «За отличную учебу».
Только жизнь побеждает смерть
Источник фото: https://www.shutterstock.com/
Все было как полагается. Хотя учителя и ученики падали в голодные обмороки, шатались от истощения, но все равно шли в школу. Шли не только потому, что там кормили. Хотя горячий чай и жидкий овощной отвар, который называли супом, многим спасли жизнь. Но многим и не спасли. Ученики и учителя умирали прямо на уроках.
Так, Эмилия Лумельская, тоже блокадная ученица школы № 207, вспоминает, как умерла прямо на уроке ее соседка по парте, оптимистка Маша, которая всегда утешала ее, любившую грустить: «В этот день грустной была сама Маша. Часто ложилась головой на парту. На одном из уроков после звонка Маша не поднялась с парты. Оказалась, умерла. Потом такие случаи стали привычными…»
Люди действительно привыкали к самому страшному. Научились не плакать, не ныть, не бояться. Жизнь должна была быть важнее смерти. Иначе не выжить.
Помимо уроков, шла и общественная работа, точнее дежурства: тушили зажигалки, разгребали снег. Насчет очистки улиц от снега та же Милочка Лумельская в соавторстве с подругой опубликовала бодрую заметку в газете «Смена»: «Учащиеся старших классов нашей школы вместе с преподавателями помогают трудящимся района очищать улицы от снега». Датировано мартом 1942. Это сейчас газета «Смена» не выходит, а в блокаду выходила, хоть и не ежедневно.
Была даже тимуровская команда: десятиклассники носили с Фонтанки воду и отоваривали карточки для уже не ходячих жильцов нескольких квартир из дома на углу Марата и Невского.
На два следующих учебных года блокадные школы были «законсервированы». Следующий учебный год в школе № 207 начался в сентябре 1944.
А блокадные ученики, уже взрослые, стихами вспоминали о том, что пережили. Кира Телешова, окончившая школу как раз в 1942 году, такими увидела улицы Ленинграда после блокады:
«Я буду ревновать тебя, наш Ленинград!
Когда по улицам, страдавшим вместе с нами,
Не поседевшие беспечно зашумят
И вдоль Невы опять будут гулять,
Любуясь белыми ночами…»
Ревность… Такое человечное очеловечивание города, в котором пережито самое страшное.
Таких дневников, как дневник Тани Савичевой, который стал символом блокады, или как дневник Анны Франк, ставший символом холокоста, было на самом деле много. Но подвиг ленинградцев, переживших самую страшную и долгую военную осаду и самый страшный голод в истории человечества, еще и в том, что кроме дневников-мартирологов были и школьные дневники.
