Урбанизационный процесс в России

В недавнем по историческим меркам прошлом во всех странах преобладало сельское население. Но структура населения начала меняться во всех государствах, и сегодня преобладает городское население. Поскольку городские агломерации сосредоточивают экономическую активность и фактически являются «точками роста», процесс требует модернизации государственной политики, направленной на стимулирование и поддержку социально-экономического развития. Между тем возникает вопрос: что в большей степени воздействует на рост и развитие городов – политическая обстановка, экономическая ситуация или образ жизни населения? На этот и другие вопросы журналу «Демография» отвечает доцент факультета городского и регионального развития Высшей школы урбанистики имени А. А. Высоковского, эксперт Института экономики города, кандидат географических наук Роман Аркадиевич Попов.

– Россию исконно было принято называть сельской страной. Считалось, что основой, на которой держалось государство, является деревня. Однако ситуация изменилась: по оценке Росстата, городское население превышает 74% численности населения, причем в 170 городах проживают более 100 тысяч человек, а в 16 – более миллиона. Что привело к подобным изменениям в структуре? Как эти перемены отразились на развитии государства?

– Когда мы рассуждаем об урбанизации, важно иметь в виду, что урбанизация – это комплексный процесс, имеющий количественный и качественный аспекты. Последнее – это то, что принято называть городским образом жизни. Если же говорить о количественном измерении урбанизации, то ее обычно оценивают по доле городского населения в общей численности, хотя это довольно упрощенный подход. К тому же приводимые показатели во многом завязаны на формализме, так как статус города присваивается субъективно.

К примеру, в России в конце 1950-х годов была пройдена экономически и психологически важная отметка: более 50% граждан РСФСР стали жить в городах и поселках городского типа, то есть население в целом стало городским. Основным фактором появления и роста городских поселений служила в тот период индустриализация – например, Курская магнитная аномалия, нефтегазовые месторождения Западной Сибири, строительство гидроэнергетических сооружений. Урбанизированность быстро росла в регионах Центрального Черноземья, Поволжья, Западной Сибири. То есть это был во многом объективный процесс урбанизации.

Но при этом надо помнить, что критерии присвоения статуса города – вещь вообще довольно неоднозначная, а в СССР и официальные критерии соблюдались далеко не всегда. Повсеместно использовалась практика искусственного, сугубо административного градообразования, когда статус «поселок городского типа» (пгт) присваивался сельским районным центрам. Как результат, появлялись населенные пункты, номинально имевшие городской статус, но не вполне ему соответствовавшие. Одновременно было немало сельских населенных пунктов, которые вполне могли считаться пгт или даже городами, однако при этом не имели такого статуса.

Так или иначе, российский среднегодовой прирост доли городского населения в середине XX века составлял в среднем 1 процентный пункт и постепенно сокращался. Следует особо отметить, что урбанизация в стране проходила неравномерно. Так, в периоды крупных катастроф (Великая Отечественная война, а до нее – революционная разруха и Гражданская война) процесс существенно притормаживался, а периоды восстановления государства сопровождались ускорением урбанизации.

– Сохранялось ли такое положение до распада Советского Союза?

– К 1980-м годам рост урбанизированности существенно замедлился. Численность горожан все еще продолжала расти, но среднегодовой прирост ее доли упал по России ниже 0,5 процентного пункта. Своего максимума – 73,8% – доля городского населения в России достигла в 1990 году, и с этого момента началось ее снижение. Потом рост возобновился, но и сегодня этот показатель недалеко ушел от уровня 1990 года.

– Чем в таком случае объясняется всплеск роста числа городов в самом начале 1990-х?

– В этот период были открыты так называемые закрытые административно-территориальные образования (ЗАТО) в Свердловской, Челябинской, Камчатской областях, Приморском крае и других регионах, которые в советское время являлись засекреченными. Такие населенные пункты не отображались на картах, а в статистических сводках их население приписывалось к другим городам, чтобы общая сумма численности населения сходилась. Когда эти населенные пункты легализовали, «внезапно» появились почти два десятка новых городов, включая стотысячники. Хотя на самом деле они существовали на протяжении нескольких десятилетий.

Однако это не могло значительно повлиять на урбанизационные процессы. Численность городского населения в стране в начале 1990-х годов сокращалась настолько резко, что некоторые специалисты называют это время периодом дезурбанизации. В эти же годы, кстати, смертность по стране превысила рождаемость. Но уже в конце 1990-х городское население возобновило рост, хотя и не достигло уровня конца 1980-х. То есть в начале десятилетия наблюдалась все же не остановка урбанизации, а, скорее, пауза в этом процессе.

Существуют разные трактовки происходившего в начале 1990-х: некоторые специалисты считают, что на процесс негативно повлияли экономические реформы. Другие полагают, что ситуация стала продолжением ранее наметившихся тенденций. Однако важно отметить, что и здесь большую роль сыграли искусственные вещи. В начале 1990-х по ряду причин стало экономически выгодно считаться сельскими жителями, и по всей стране поселки городского типа стали переводиться в категорию сельских населенных пунктов. В результате в некоторых регионах городское население за год упало на 5–10%, хотя фактически ничего не изменилось: люди где жили, там и продолжали жить.

Вторая волна «административной рурализации» (как называют этот процесс) прокатилась по стране уже в XXI веке, когда был принят новый закон о местном самоуправлении, согласно которому в составе городского округа мог иметься только один городской населенный пункт. Как следствие, некоторые города и поселки городского типа были либо присоединены к соседним (например, Сходня к Химкам), либо понижены в статусе до сельских населенных пунк­тов. Конечно же, подобные искусст­венные преобразования влияли не на сам процесс урбанизации, а на наше представление о нем, но влияли очень сильно.

– Отличается ли настоящий процесс урбанизации в России от западного?

– Вот здесь как раз имеет смысл вспомнить о соотношении количественных и качественных аспектов урбанизации. Россия, несмотря на высокую урбанизированность, отстает от западных стран в плане качественных показателей городской жизни и экономической продуктивности. Потенциал российских городов остается не до конца раскрытым в сравнении с потенциалом городов развитых зарубежных стран. Об этом можно судить по показателю ВВП на душу населения. По расчетам Института экономики города, только Москва и Санкт-Петербург приближаются к крупнейшим городам мира по этому показателю. Душевой ВВП Москвы составляет примерно 44 тысячи долларов на человека, душевой ВВП Петербурга – 34 тысячи долларов. Для сравнения: в Нью-Йорке этот показатель – около 80 тысяч долларов, в Лондоне и Варшаве – 56 тысяч долларов, в Пекине – 30 тысяч. И, с другой стороны, в Екатеринбурге – 25 тысяч, Новосибирске – 22 тысячи.

– Отличается ли структура российских городов от западных?

– Существенно. Многие страны Западной Европы и Северной Америки пережили в середине ХХ века период роста пригородов за счет городов. После Второй мировой войны государства осуществляли программы, регулирующие получение гражданами собственного жилья, и люди начали массово селиться в пригородах. Это привело к деградации центров городов, где обосновались маргинальные элементы, однако с начала 1970-х начались обратные процессы возвращения состоятельных жителей в центры.

В России ситуация иная. Наши города отличаются от западных тем, что плотность населения растет от центра к периферии, а не наоборот. Также в России есть другая особенность – российские дачи, аналогов которым за рубежом нет. Дача была и остается неким «довеском» к жилью, который люди имеют, не отказываясь от городских квартир. Если, например, американец, переезжая в пригород, продает свою недвижимость в центре города, то у нас, даже когда появилась возможность строить капитальные кирпичные дома со всеми удобствами, люди продолжают использовать дачу как сезонное жилье. Следующий российский урбанизационный феномен – коттеджные поселки, огороженные замкнутые территории, на которых постоянно проживают сообщества людей примерно одного социального слоя.

– Не может ли случиться так, что за счет увеличения числа коттеджных поселков у нас вновь начнет снижаться уровень урбанизации?

– Не факт, ведь большинство этих поселков расположено если не в официальных границах городов, то уж точно в зонах городских агломераций. У нас агломерации все еще не фиксируются официально и не учитываются в статистике. Между тем за рубежом уже давно пришли к необходимости ведения учета в границах агломераций, поскольку именно они, а не классические города сегодня отражают реальные урбанизационные процессы.

– А каков, на Ваш взгляд, оптимальный уровень урбанизации?

– Уровень урбанизации – условное понятие. Приведу абстрактный пример: допустим, у нас есть два региона, где уровень городского населения составляет 60%. При этом в одном из них практически все жители сосредоточены в центре-миллионнике, а в другом эти 60% равномерно распределены в средних и малых городах. Несоответствие налицо: показатели равны, но действительность совершенно разная. И это не единственный такого рода пример, реальность нередко оказывается далеко не такой, как ее цифровое выражение.

Вообще, понятие «оптимальность урбанизации» мне непонятно. Если мы примем долю городского населения за некий критерий, то как можно определить, что хорошо, а что плохо? Можно жить крайне плохо и при очень высоком уровне урбанизации, как в странах Южной Азии, где городские жители ютятся в трущобах. В то же время за низким уровнем урбанизации может стоять очень высокий уровень жизни. Поэтому я считаю, что отталкиваться в оценках нужно от качественной составляющей, одними формальными показателями не обойтись.

– С чем, на Ваш взгляд, связан нынешний всплеск общественного интереса к урбанистике и городским проблемам?

– Это запоздалое, но неизбежное следствие осознания давно копившихся проблем. Нам в наследство от Советского Союза досталась деформированная урбанистическая реальность: в советской экономике размещение производства бежало впереди размещения людей, и вопросы создания комфортной городской среды, за редкими исключениями, мало кого интересовали. Важнее было обеспечить минимально достойные условия работы на предприятиях.

В 1990-х и начале 2000-х россиянам долгое время было не до среды вокруг них: они были заняты сначала выживанием, а затем – обеспечением личного достатка. Лишь ко второму десятилетию XXI века россияне в массе своей получили ощущение стабильности, позволили себе оглянуться вокруг – и ужаснулись, а специалисты принялись искать способы улучшения качества городской среды. Урбанистическая культура пошла в массы, причем не только в Москве и Санкт-Петербурге, но во многих, даже малых городах. Проблема лишь в том, что без системного подхода это часто происходит хаотично, готовые решения механически копируются без вдумчивого исследования локальных потребностей и возможностей. Условно говоря, Москва строит велодорожки – и мы будем их строить. Городские же стратегии развития у нас, хотя и приняты почти везде, мало где реально работают. Тут есть чему поучиться у европейских и американских городов, активно занимающихся продвижением своих стратегий и в буквальном смысле изобретающих себя заново, что позволяет им поддерживать жизнеспособность и сохранять рабочие места.

При этом следует помнить о том, что у городских властей в ходе федеральных реформ остается все меньше возможностей для реализации собственных амбиций. Местное самоуправление по всей стране постепенно «схлопывается». Ну а в данный момент подобные процессы еще и задерживает коронавирус, который, очевидно, трансформирует реальность, в том числе городскую, и пока не до конца понятно, как именно.