Источник фото:
Маленький Лева Бронштейн (Троцкий)
Лев Троцкий, демон революции, создатель Красной армии и автор идеи перманентной революции, вырос в богатой еврейской семье. Но мальчик с детства чувствовал себя униженным и оскорбленным, хотел везде и всегда быть первым, стать властелином умов и сердец. Даже дата его рождения символична. Он родился 26 октября 1879 года. Ему стукнет 38 лет – и в этот день завершится победой революционный переворот, который он возглавлял.
Богатая семья необразованных людей
Лейба Бронштейн, именно так было записано в метрике, родился в семье богатого землевладельца и арендатора Давида Леонтьевича Бронштейна и Анны (Анетты) Львовны Бронштейн, урожденной Животовской. Семья, происходившая из Полтавской губернии, владела обширными землями на земледельческом хуторе Яновка в Херсонской губернии. Из восьмерых детей, родившихся в семействе Бронштейнов, выжило только четверо. Лейба был пятым по счету ребенком и третьим по старшинству из выживших детей.
Несмотря на солидные доходы, семейство жило крайне скромно – в глинобитном, хотя и просторном, доме, фактически в мазанке. Прижимистый отец семейства долго не решался поставить каменный дом.
Сезонных рабочих, которых Давид Бронштейн выписывал сотнями из центральных губерний, кормили крайне скудно, в их рационе вообще не было мяса и мясопродуктов, так что они приставали к сынку хозяина с насмешливыми просьбами: «Лева, ты принес бы нам курочки!».
В мемуарах Троцкий опишет эту хуторскую жизнь весьма высокопарно: «Мое детство не было детством голода и холода. Ко времени моего рождения родительская семья уже знала достаток. Но это был суровый достаток людей, поднимающихся из нужды вверх и не желающих останавливаться на полдороге. Все мускулы были напряжены, все помыслы направлены на труд и накопление». Так он косвенно оправдывал скупердяйство отца.
Семья была богатая, но малообразованная. Отец Давид Леонтьевич вел свои арендаторские дела, будучи неграмотным. Он выучился читать по слогам лишь под конец жизни, чтобы разбирать заголовки статей и книжек сына, уже ставшего вождем революции и влиятельным министром. Мать из еврейских мещан также получила весьма скромное начальное образование. Родители Лейбы не были особо религиозными, хотя мать соблюдала Шаббат. На распространенном среди российских евреев идише в семье не говорили.
Родными языками будущего вождя стали русский и украинский. Правда, из непонятного тщеславия отец хотел, чтобы сынок умел читать Талмуд и Тору по-древнееврейски. Так что с 6 лет местный учитель обучал его арифметике и русскому, а раввин – древнееврейскому. Этот язык Лева учил пять лет, но когда исполнилось 11 лет, с облегчением бросил. В отцовском доме на хуторе Лейба Бронштейн прожил до 9 лет.
Стать первым
Когда Лейбе исполнилось 9 лет, его отправили в Одессу, к родственникам матери. Он попал в интеллигентную семью владельца типографии и научного издательства Моисея Филипповича Шпенцера и его жены Фанни Соломоновны, родителей поэтессы Веры Инбер.
Полученные в деревне знания были явно недостаточны, и в гимназию мальчик поступить не сумел. Даже в первый класс реального училища его не приняли. Так девятилетний Лева оказался в приготовительном классе реального училища Святого Павла в Одессе.
Но выросший в сельской глухомани ребенок оказался на удивление обучаемым. Он быстро впитывал городскую культуру и хорошие манеры. Вскоре начал писать стихи, рассуждал о писательстве.
Он сам вспоминает: «Природа и люди не только в школьные, но и в дальнейшие годы юности занимали в моем духовном обиходе меньшее место, чем книги и мысли. Любовь к слову сопровождала меня с ранних лет, то ослабевая, то нарастая, а вообще, несомненно укрепляясь».
В реальном училище Лева вскоре стал первым в классе по всем предметам. Учеба давалась легко, он запоминал и усваивал материал, почти не занимаясь. Стремление быть первым во всем и всегда стало отличительной чертой его характера.
Возможно, именно поэтому слабый и тщедушный мальчик избегал атлетических забав. Живя в Одессе, почти не бывал на море, не научился плавать, не катался на лодке и не рыбачил.
С отвращением избегал традиционных мальчишеских драк, в которых ему – очкарику – трудно было стать победителем. Потасовки мальчиков на улицах казались ему позором. Он вообще не интересовался теми сферами жизни, где не мог стать лучшим.
Зато Лева много читал: Некрасов, Салтыков-Щедрин, Козьма Прутков. Потом философия: Милль, Бентам, Шопенгауэр. Именно Шопенгауэр стал его учителем риторики, по его сочинениям мальчик учился побеждать в любом споре независимо от того, прав ты по существу или неправ. Троцкий в мемуарах признается, что не выносил проигрывать, никогда и ни в чем.
Возвращаться домой, в деревню, теперь не любил. Он стал городским мальчиком, с бунтарскими замашками.
Будучи учеником второго класса, стал зачинщиком бунта. Подбил одноклассников устроить кошачий концерт несправедливому и грубому учителю французского. Был выдан завистниками и исключен из училища. Правда, наказание первому ученику выбрали самое мягкое – исключение с правом возврата на следующий учебный год. Директор училища долго не верил в причастность отличника к таким безобразиям.
Рождение революционера
Второклассник Лева хорошо запомнил этот урок и сделал свои выводы: «Таково было первое, в своем роде политическое испытание. Группировки, которые сложились вокруг этого эпизода: ябедники и завистники – на одном полюсе; открытые, отважные мальчики – на другом; и нейтральная, зыбкая, неустойчивая масса – посредине. Эти три группировки далеко не полностью рассосались и в течение последующих лет».
Театр, книги, рисование, стихи, он даже переводил на украинский язык басни Крылова, занятия в училище, которые приучили к систематическому труду, – все это очень, по словам самого Троцкого, пригодилось ему в будущей революционной деятельности.
В сущности, о политике в Одесском реальном училище говорили мало. Свои настроения той поры Троцкий оценивает как «смутнооппозиционные, и только». Например, он вспоминает, что ходили глухие слухи о том, что в частном гимнастическом зале у чеха Новака собирались какие-то кружки, случились аресты. Якобы именно за это Новак, который служил в их училище преподавателем гимнастики, был уволен. Вот и вся революционность.
В кругу людей, с которыми юный Лейба был связан в Одессе через семейство Шпенцеров, было принято критиковать власти, но при этом существующий порядок вещей всем казался незыблемым. Как вспоминает сам Троцкий: «Самые смелые мечтали о конституции через несколько десятков лет».
В его родной Яновке даже об этом не помышляли. Когда после окончания училища юный Лейба явился в деревню и поделился с отцом смутными демократическими идеями, тот сразу насторожился и враждебно сказал: «Этого не будет еще и через триста лет».
Давид Леонтьевич Бронштейн был уверен в бесполезности любых реформаторских усилий и боялся за сына. Боялся не зря.
Очень скоро сын стал революционером. Не народником – уж больно затхлое учение, не марксистом – слишком догматично, а социал-демократом и революционером «широкого профиля». В 1898 году, в 19 лет – первый арест и тюрьма. Потом ссылка, эмиграция, активнейшее участие в революции 1905 года. В 1906 году Троцкий осужден на вечное поселение в Сибирь с лишением всех гражданских прав.
По дороге в ссылку он бежал и опять стал скитальцем-эмигрантом.
Но этот блистательный спорщик и бунтарь все же доказал папе, кто был прав.
В бестселлере «Моя жизнь» Троцкий пишет: «В 1921 году, когда, спасшись от белых и красных опасностей, отец прибыл ко мне в Кремль, я шутя сказал ему: «А помните, вы говорили, что царских порядков еще на триста лет хватит?». Старик лукаво улыбнулся и ответил по-украински: «Пусть на сей раз твоя правда старше...».
Давид Леонтьевич Бронштейн умер в 1922 году, когда образованный сын был еще на пике революционного могущества. Так что папа так и не узнал про опалу, ссылку, очередную эмиграцию сына и ледоруб Меркадера. В семейном споре никто не победил.
