О том, что в российском образовании очень много проблем, говорят сегодня много и часто. Всем понятно: отечественная школа нуждается в радикальных изменениях. И они, казалось бы, начали происходить: принимаются реформы, вводятся новшества, осуществляются отдельные преобразования. Однако практически все нововведения носят откровенно хаотический характер и являются поверхностными, а о том, что наша школа сильно устарела, не ведется даже серьезной общественной дискуссии. Между тем уже сегодня 90% того, чему учат детей, нерелевантно настоящему дню, что уж говорить о будущем…
Прежде всего следует понимать, что именно образование создает общий культурный контекст, позволяющий людям понимать друг друга, договариваться о совместных действиях, объединяться для решения каких-либо вопросов. Оно развивает критичность мышления, умение выяснить реальное положение дел, ранжировать задачи. Образованных людей трудней обманывать или использовать в своих интересах. При этом в современном быстро трансформирующемся мире психологическая устойчивость, то есть способность выдерживать изменения, гораздо важнее, чем накопленное количество знаний. И возникает вопрос: а учит ли этому наша школа?
Чтобы ответить на него, следует учесть, что прусская система, на которой строится наше образование, была создана в позапрошлом веке и, надо признать, очень продуктивно работала в индустриальном обществе. Причина такого успеха очевидна: задачей школы являлась подготовка большого количества людей, способных выполнять однотипные алгоритмические действия. Обеспечение индустриальных процессов предусматривало огромные залы, в которых что-то считали или чертили инженеры, и гигантские цеха, где каждый из множества высококвалифицированных рабочих присоединял к общей конструкции определенные детали. Все должно было совершаться правильно, ответственно, точно и без самоуправства. Именно возможностью организовать данные стандартизированные процессы и определялось назначение школы, обучавшей всех одинаково и одному и тому же.
За прошедший с того времени период индустриальное общество успело почить в бозе, жизнь кардинально изменилась. Однако наша школа продолжает действовать по старинке, что вызывает у всех – у родителей, педагогов, у общества в целом – ощущение анахронизма действующей системы образования и, соответственно, желание что-то в ней изменить.
Тем временем нововведения, которые мы наблюдаем в последние 10–15 лет, как правило, сводятся к выяснению, нужно или нет писать сочинение, или рассуждениям о том, как по-новому назвать тот или иной предмет. А между тем концепцию образования необходимо менять полностью, начиная с базовой идеи школы индустриальной эпохи, согласно которой детей собирают в группу и учат по одному плану, по единой программе и с одинаковыми требованиями. Причем основанием такой «уравниловки» является лишь то, что все они родились в один и тот же год. Подобная система нерелевантна в постиндустриальном времени. Нам, я полагаю, пора задуматься о переходе к индивидуальной образовательной траектории, к тьюторской педагогике. И тут мы приступаем к тормозящей данный процесс проблеме…
У нас все, что имеет отношение к школе, подминается под госконтроль, из-за чего система образования теряет гибкость и способность к адаптации. Более того, я вообще не уверена, что провести хорошую, разумную реформу на уровне государства в России в принципе возможно. Мы – не маленькая Эстония, где, приняв решение, разработав программу, можно внедрить ее повсюду в течение нескольких лет.
К слову, вопреки расхожему мнению, никакой одной на всех системы западного образования не существует. Есть немецкая школа и выстроенные вокруг нее швейцарская, австрийская, чешская. Это та же самая, базирующаяся на стандартизации прусская система, которая, правда, сейчас продвинулась в сторону предметов по выбору.
Имеется англосаксонская система, предусматривающая гораздо большую свободу выбора личной траектории. Она основывается на постоянном отборе лучших и не имела изначально цели хорошо научить абсолютно всех, из-за чего, кстати, проваливается массовая американская школа и не блещет успехами массовая английская, при наличии великолепного элитарного образования.
Одна из самых новых, так называемая финская модель, наоборот, считает, что лучшие и так не пропадут, она стремится к раскрытию потенциала каждого ребенка и движется в сторону тьюторской педагогики с выстраиванием личных образовательных маршрутов и отсутствием универсального сравнения всех со всеми.
Единственное, что объединяет эти школы и отличает их от российской, – возможность многое пробовать, добавлять, убирать и т. д., причем это обусловлено как раз тем, что образование на Западе вовсе не подмято государством. Мы же имеем то, что имеем, и при этом, получив результаты последнего исследования PISA (международная программа по оценке образовательных достижений учащихся – ред.), рапортуем о том, что наша страна переживает сейчас в сфере образования настоящий ренессанс.
Подозреваю, дело просто в том, что PISA по какой-то причине недавно снизила требования к объективности, позволив принимающей стороне самостоятельно выбирать школы, в которых будут проводиться исследования. Российская сторона этим немедленно воспользовалась, и проверка функциональной грамотности учащихся проводилась, например, в школе «Интеллектуал», куда отбирают способных детей, с которыми работают лучшие учителя. Неудивительно, что их результаты очень неплохи, только при чем здесь все российское образование?
Из вышесказанного можно сделать вывод: для нас наиболее разумным способом изменения ситуации могла бы стать большая свобода, что, собственно, происходило в 1990-е гг., когда открывалось множество частных школ, авторских, альтернативных, экспериментальных площадок. Потом, к сожалению, диверсификация оказалась сильно обрезана, и создать сейчас частную школу практически невозможно из-за непомерно большого количества регламентирующих требований и контролирующих инстанций.
Сегодня то и дело слышишь ностальгические воспоминания о советской школе, где все преподаватели отличались высоким профессионализмом, а дети были более толковыми. Следует признать: во времена СССР образование действительно было мощным социальным лифтом, с его помощью человек получал возможность выбиться из самых низов во вполне нормальные условия жизни.
Сегодня же все наоборот: дети, родившиеся, что называется, с серебряной ложечкой во рту, ходят в «хорошие» школы и детские сады, то есть фактически имеют стартовые возможности, не сопоставимые с теми, что дает обычная районная школа. В этом смысле роль образования как социального лифта сильно ослабла.
К тому же диплом, полученный молодым человеком после окончания университета, по существу, является теперь лишь неким «входным билетом»: он дает право на работу, но не готовность работать. В лучшем случае вуз дает более-менее качественный опыт в обработке источников информации. О профессиональных знаниях как таковых часто не идет даже речи, а это снижает и ценность образования в глазах общества, и уровень мотивации студентов.
И вновь вопрос: чему нужно учить детей, чтобы они воспринимали образование как нечто полезное? Ответ очевиден: у нас вообще нет и не должно быть задачи определить, какие знания им понадобятся. В каждой области есть базовые, мировоззренческие основы, а значит, желательно, чтобы все понимали общую логику происходящего в мире. Все без исключения должны знать: Земля вертится вокруг Солнца, налоги были введены, чтобы государство могло осуществлять свои функции, а революции происходят лишь при наличии определенных условий. В сегодняшних школьных программах фундаментальное, систематическое не выделено из общего массива сведений. У большинства педагогов до сих пор нет понимания, что в современном мире важно не столько знать, сколько быстро и эффективно узнать.
Необходимо учить вычленять из прочитанного или услышанного главную мысль, видеть причинно-следственные связи, различать общепринятую истину и авторскую позицию, проверять изложенные сведения. То есть ребенок должен научиться ориентироваться в море информации, уметь ее добывать и структурировать, а не просто заучивать и воспроизводить.
Кроме когнитивных навыков, существуют навыки саморегуляции, мотивации, планирования. Человек должен, к примеру, понимать, что делать, если его эмоционально накрывает, или как заставить себя делать то, чего ему не очень хочется, и т. д. Именно таким вещам должны учить детей взрослые, потому что, получив перечисленные метанавыки, с остальным они разберутся по мере того, как им это понадобится.
Между прочим, сегодня наблюдается очень интересное новое явление: среднестатистический ребенок нередко оказывается более осведомленным и может дать сверстникам для развития больше, чем среднестатистический педагог. Ранее в истории человечества такого не было, теперь считается нормой. И такое положение вполне объяснимо: школа – не единственное, что происходит в жизни детей. Они общаются дома с родителями, разговаривают между собой, читают, смотрят фильмы, получают информацию в Интернете.
Иногда меня спрашивают: отличаются ли дети, рожденные в 2000-х, от тех, кто появился на свет в так называемые лихие 90-е, и какими будут дети 2010-х?
На мой взгляд, дети есть дети, и год рождения – не самое в них главное. Что же касается образования, которое они получают, то по мере того, как меняется жизнь, школа, легче или труднее, но все-таки адаптируется к новым условиям. Главное, чтобы мы не зажимали этот процесс искусственным образом и не делали из живого организма железный конструктор – железяки не способны приспособиться к среде, они могут только ржаветь и рассыпаться…
