Сельские учителя. Что вы, городские, знаете об этих людях? А ведь это они воспитывают деревенских детей по всей нашей необъятной глубинке – от Калининградской области до Чукотки. Им не всегда доступны блага цивилизации: плохая связь, печное отопление, отсутствие горячей воды, зимой все в валенках, в остальное время года – в резиновых сапогах, детей на уроки привозит школьный автобус по грязной и разбитой дороге, в библиотеке, если она и есть, отсутствуют книги для развития учителя как педагога и личности, Интернет с перебоями... Но они не оставляют свою сельскую школу, потому что если школы в глубинке закроются, оттуда уедут все семьи с детьми-школьниками. И кто для вас, горожане, будет выращивать хлеб и картошку, надаивать молоко и откармливать скотину? Поэтому на деревенских учителей надо буквально молиться, чтобы оставались у них силы нести свой тяжёлый педагогический крест.
Деревня как жертва оптимизации
Татьяна и Александр Петровские живут и работают в деревне Чернецово. Это всего лишь восток Псковской области, не Колыма, но добираться сюда не слишком удобно. Сначала надо доехать до райцентра Дедовичи, а потом свернуть на широкий пыльный большак, ведущий к деревням верховьев реки Шелони. Он удивительно хорошо содержится, и чуть позже мы узнаем, почему.
Остаётся в стороне большой некогда посёлок Городовик. Сейчас там даже школу закрыли, а жители разбежались кто куда из силикатных двухэтажек, построенных для так и не заработавшего торфопредприятия, от которого даже узкоколейки не осталось. В пыли блекнут подслеповатые избы придорожных деревень, на задах которых уныло копаются дачники – машины-то всё с питерскими номерами. Дачники тут унылые, потому что места торфяные, приболоченные, купаться негде, одолевают слепни и мошка, а до города далеко. У многих здесь бабушки-дедушки жили, остались избушки, вот и приезжают городские потомки.
Вот и деревня Чернецово – она самая большая в здешних краях, была волостным центром, пока не пала жертвой недавней оптимизации, когда дальние и бесперспективные на взгляд областной власти поселения лишили администрации, заставив оставшихся здесь людей ездить решать насущные вопросы за тридевять земель. Но в Чернецове ещё кое-кто остался: работает почта, магазин, библиотека, а самое главное – школа. Пусть она маленькая – всего два десятка учеников, но именно школа не даёт окончательно захиреть этому углу. В этом абсолютно уверена учительская чета Петровских. Татьяна Ивановна долгое время была директором школы, преподаёт русский и немецкий языки и литературу. Александр Валентинович – учитель истории, труда, физкультуры и чего-то ещё, сельские учителя поневоле осваивают смежные специальности из-за недостатка кадров и низких зарплат.
Родина партизанского обоза
– Дорогу эту из-за школы так хорошо содержат, потому что у нас в дальней деревне Нивки, откуда когда-то уходил партизанский обоз, живут двое учеников, – рассказывает Татьяна Петровская. – Туда ходит школьный автобус, а по плохой дороге его не пустят, за этим следит роно. Не будет школы – не будет дороги, таких примеров множество и в нашей области, и в соседних. А про обоз-то знаете? Здесь у нас был партизанский край, советская власть в окружении немцев, и жители наших деревень, сами не имея лишнего куска, собрали обоз с продовольствием для помощи блокадному Ленинграду. Обоз – несколько десятков саней с лошадьми – пересёк линию фронта и доставил продукты в город. Привезли около 38 тонн: мясо, рожь, пшеницу, горох, овёс, крупы, масло. Исходя из нормы выдачи, продуктов, привезённых партизанским обозом, могло условно хватить на питание около 4 тысяч детей в детских домах осаждённого города в течение месяца. Вы представляете, насколько это было существенным для ранней весны 1942 года? Вот такие у нас тут были героические люди...
Именно бывшая Чернецовская основная средняя школа (то есть девятилетка) – нынче её сделали филиалом Дедовичской средней школы № 2 – поддерживает память о партизанском обозе и воспитывает своих учеников в духе гордости за свою родину. У школы даже есть благодарственное письмо от администрации Псковской области за патриотическую работу. Отчаянные люди! Здесь до райцентра – километров 40 по грунтовке, рейсовый автобус ходит не каждый день, свои машины далеко не у всех, и если срочное дело типа больного зуба или покупки лампочек, то придётся, по словам Петровских, выложить 1 000 (!) рублей за поездку на такси туда и обратно. Раньше, до строительства ГРЭС в Дедовичах, которую наполовину возвели, да так и оставили (да и первая половина вообще-то не нужна была, нет тут такого энергопотребления), стоял мост через неширокую Шелонь и было до Дедовичей 25 километров. Из-за плотины река сильно разлилась и моста больше нет. А они тут детей учат…
Александр Петровский когда-то окончил эту же школу и с детских лет помнит, как торжественно отмечали партизанские даты.
– Обоз уходил 5 марта, у нас это ещё зима, и мы всегда по снежку с ребятами собирались у партизанских памятников, их у нас несколько, венки самодельные возлагали, – вспоминает учитель, чей выпуск был последним, который после обучения в городе почти в полном составе вернулся работать в родную деревню. – И теперь мы возим своих учеников по этим местам. Дети ведь гордятся своими предками, которые сумели в такое тяжёлое время собрать продовольствие для блокадного города. Отдавали запасы добровольно, ни у кого насильно не отнимали – мы старожилов опрашивали. А они сами досыта не ели. Но понимали, что там, в блокаде, людям ещё хуже.
Выживание – норма для деревни
У нынешних выпускников деревенской школы жизнь, конечно, не блокадная, но немногим лучше. Они давно чувствуют, что никакой власти эта земля не нужна, поэтому работы здесь нет никакой – фермы закрыты, поля заросли бурьяном и борщевиком, и никто не держит скот даже в личном хозяйстве. Все выпускники школы стараются попасть в Дедовичский колледж (бывшее ПТУ), чтобы закрепиться хотя бы в райцентре, а потом уже и в Псков с Питером подаваться. Кто не уехал – тот ведёт довольно своеобразную жизнь. Вот как паренёк Сашка из соседней деревни.
– Я девятилетку окончил, нигде работы нет, пробовал лес заготавливать для одной конторы, но они меня кинули с зарплатой, – делится Сашка. – С тех пор работаю на себя. Чагу собираю – лекарственный гриб, другие грибы, ягоды, продаю их, рядом река, рыбу можно ловить, огород у нас есть, в общем, дикарями тут и живём. У нас снимал фильм один московский режиссёр, и нас спрашивали, выживем ли мы в тех условиях, в которые были поставлены партизаны во время оккупации. Вывезли в лес, сказали: представьте, что у вас дом сожгли, имущества не осталось, еды нет – ну, выживайте! Мы выжили: нашли щавель, другую съедобную кору, сделали шалаш...
Татьяна Петровская, вздыхая, вторит мужу:
– Я родом из Навережья, это огромное село было в нашем же районе, но дальше к Пскову. Теперь обезлюдело тоже. Моя мама была ребёнком во время войны, а бабушка не любила рассказывать о войне, хотя мы, дети, всё время её просили, она только говорила: «Не дай бог вам это пережить». Дед один не дал немцу мёда – так всю семью его расстреляли. Полицаи – это было самое страшное, не немцы, ведь это были свои же соседи. Мама рассказывала, что дочка полицая ходила в её шубке, в её валенках – всё отняли, потом полицай с семьёй ушёл за немцами, а затем эта компания вернулась назад, якобы они были угнаны в Германию. Все, кто по-настоящему пережил войну, кто в ней участвовал, не очень охотно об этом говорят, болтают только профессиональные болтуны. Здесь, в Чернецове, живу очень давно, как замуж вышла. Знаете, что тут самое страшное? Это утренняя тишина. Раньше мы с Александром утром собирались на работу – трактора гудели, бидоны звенели, дети галдели, в каждом доме радио включено, петухи пели, коровы мычали... Теперь тишина просто мёртвая, особенно зимой. Наш петух запоёт – и тут же останавливается, даже ему не по себе. Люди уезжают в город и возвращаются только на пенсии.
В школе – хорошие, дома – плохие
Да, оставшихся в деревнях по пальцам можно пересчитать. Те, кто уехал в город, постоянно возвращается в деревню – на отдых, на рыбалку, посадить огород, подлатать дом. И только в старости, на пенсии, люди могут переехать обратно в село – если есть исправное жильё. Спросишь, почему уехали, – ответ один: «А что тут делать?». Главное, что нет работы за адекватную плату, часто и вовсе никакой. Натуральным хозяйством не проживёшь, электричество или посуда на огороде не растут, денег никто не отменял, а продать урожай не всегда реально. Один мой знакомый, приличный господин, любит пафосно заявить, что жить на селе – легко, просто все ленивые стали, а его дед, мол, три коровы держал и не возмущался. Тем не менее господин, даже приближаясь к пенсионному возрасту, вовсе не спешит завести три коровы в деревне, раз это так легко, а предпочитает трудиться в офисе и покупать молоко в магазине.
Татьяна Петровская продолжает:
– Сейчас у нас детей совсем мало, а было время, когда здесь было 66 школьников. В таких маленьких классах – практически индивидуальное обучение. Но есть и минусы – например, всякие дурацкие нормативы: то классные доски должны быть коричневыми, то зелёными, то опять коричневыми... Когда в нашей области был губернатором Кузнецов, его мама написала учебник по химии, плохой учебник, а все школы заставляли его покупать, нас тоже, но мы тихонько учили по старому учебнику, главное – чтобы проверяющие не заметили. Но и это не самое страшное. Страшно другое. Теперь даже сельским детям всё запрещают, любая деятельность регламентирована: ни в походы сходить, ни в огороде помочь – ребёнок может нажаловаться на учителя или родителя, будут разборки. Нам приказали вывесить в школе детский телефон доверия, чтобы на нас же жаловались, но дети ведь не знают, что звонить надо только тогда, когда реально плохо, а не просто сводить счёты со взрослыми. Возить детей куда-либо надо с такими предосторожностями и сложностями, что проще не возить вообще. В походы ходить нельзя, в палатке жить нельзя – вдруг клещ укусит, а доступной бесплатной вакцинации у нас нет, нас же посадят после этого. Даже полоть пришкольные грядки прошу с осторожностью – на меня родители могут нажаловаться. Библиотеки у нас нет, но учителя имеют свои библиотечки, вот у меня, как у учителя русского языка и литературы, есть стотомник русской классики, была возможность его купить для школы. Мы учеников воспитываем, как своих детей, а у нас есть и дети из неблагополучных многодетных семей, где родители пьют. У многих – восьмой вид обучения, то есть практически для умственно отсталых, у них у всех родители по-чёрному пьют. Была необучаемая девочка, но мы её научили грамоте, а родители не хотят инвалидность оформлять – лень. Была девочка с ДЦП, её из школьного автобуса товарищи буквально вытаскивали – у нас ребята дружные, помогают друг другу. Даже из Питера сюда привозили проблемных детей учиться, школу здесь окончить, и они оканчивали хорошо.
Но как проблемные становятся здесь хорошими? Александр Петровский уверен, что дело в подходе к каждому конкретному ребёнку:
– Думаете, у нас все тут такие патриархальные, воспитанные, дети природы? Ага... Вот один бывший ученик – он учился по восьмому типу, поэтому его и не берут никуда на работу. У него мать – алкоголичка, старших детей – их много у них – отдали в детские дома, а про этого забыли. Он так и вырос: мальчик неконфликтный, даже вежливый, но вороватый, его даже родня в дом не пускает, обязательно что-нибудь украдёт, он же как нищий живёт. И другие дети у нас воруют и домой несут украденное. Вот один мальчик принёс домой украденные у старухи-соседки 30 тысяч – так мать счастлива была, все долги отдала и водки накупила, даже не спросила, где он деньги взял. Нас спрашивают, что мы делаем с детьми, что в школе у нас они хорошие, а дома сразу плохие, но ведь это значит, что дома родители не имеют никакого авторитета, дети их не уважают. А мы с женой всегда учим по принципу «делай как я» – в деревенской школе все на виду, так что это действует.
Фото из личного архива автора.
